"Врешь ты, детина-шельшина, полыгаешьея, — отвечает ему Владимир, — издеваешься надо мною, князем". — "Иди на свой широкий двор, — говорит князю Илья, — изволь смотреть Соловья-разбойника". Князь надел богатую шубу, зарукавья и ожерелья, и повели его слуги под руки на его широкий двор. Там
У Ильи конь стоит, как гора лежат;
у стремени привязан Соловей-разбойник. Князь просит его посвистать по-соловьиному. Соловей отказывается.
Тогда князь просит Илью, чтоб он заставил Соловья посвистать по-соловьиному. Илья исполняет просьбу князя; Соловей слушается Ильи, засвистал, забил в ладони, зашипел и заревел, тогда:
Темны лесы к земле преклонилися,
Мать-река Смородина со песком сомутилася.
Потряслись все палаты белокаменны,
Полетело из дымолок (труб) кирпичье заморское.
Полетели из оконниц стекла аглицкия,
Еще князь-от стоит да в худой душе (чуть жив).
Князь просит Илью унять Соловья-разбойника. Илья стал унимать его по-своему, схватил за черные кудри, ударил о землю, кинул вверх выше наугольной башни и хлопнул его напоследок о сырой камень. Так погиб Соловей-разбойник. Илью повели слуги под руки, посадили его с краю стола и с краю скамьи (а не в большое место). Тогда сам Илья говорит: "Славный князь киевский и владимирский! дай мне оберучную чашу зелена вина в полтора ведра!" Несут чащу Илье; он берет одной рукой и выпивает одним духом. Ему кажется еще мало. "Дай, — говорит Илья, — еще чашу оберучную зелена вина в два ведра". Илья взял одной рукой чашу и выпил одним духом. Тут Илью маленько ошабурило, он хотел поладиться, поправиться и поломал дубовые скамьи и погнул железные сваи; а у князя было много гостей, бояре, купцы, богатыри. Илья Муромец поприжал их всех в большой угол. Князь говорит Илье: "Илья Муромец сын Иванович!
Помешал ты все места да ученыя,
Погнул ты у нас сваи да все железныя.
У меня промеж каждым богатырем
Были сваи железныя,
Чтоб они в пиру да напивалися,
Напивалися да не столкалися".
Князь, сверх того, просит Илью: "Изволь у нас попить, поесть, изволь у нашей милости воеводой жить". Но Илья отвечает:
Не хочу я у вас ни пить, ни есть,
Не хочу я у вас воеводой жить.
Он встал на ноги, он вынул шелковую плетку о семи хвостах с проволокой, он стал гостей поколачивать да поворачивать, бьет и сам приговаривает:
На приезде гостя не употчивали,
А на поездинах да не учествовала, —
Эта ваша мне честь не в честь.
Всех до единого избил Илья, не оставил никого на семена.
Еще царь-то в ту пору, да в то времечко
Собольей шубкой закинулся, —
Илья-то тут — и был, и нет, —
Нет ни вести, ни повести,
Ныне и до веку.
Из последних слов видно, что Илья скрылся куда-то, и тем оканчивается о нем песня, напоминающая своим окончанием сказание о Марке-кралевиче и Фридрихе Варбаруссе.
Кроме богатырей, о которых мы так подробно говорили, есть и другие богатыри того же Владимирова времени; о них говорится в "Сборнике" Кирши Данилова. Скажем и о них; но отдавать такой же подробный отчет об этих богатырях мы не считаем нужным, ибо особенности их не выдаются в тех, по крайней мере, песнях, которые дошли до нас; вероятно, все это нашли бы мы в тех песнях, которые нам неизвестны; намеки на другие песни или рассказы о богатырях встречаются и здесь. Из всех других песен "Сборника" К‹ирши› Д‹анилова› видно, как все витязи, все удалые молодцы съезжались со всех сторон "к городу Киеву, ко ласковому князю Владимиру", и не только витязи, но и бояре и купцы богатые, да и все, кого только манил Киев и князь его, Владимир Красное Солнышко.
К Владимиру едет богатый Дюк Степанович, в своем серебряном куяке и панцире, в золотой кольчуге, с своими стрелами драгоценными, из которых трем стрелам цены нет.
Потому тем стрелам цены не было:
Колоты они были из трость-дерева,
Строганы те стрелы во Новегороде,
Клеены оне клеем осетра рыбы,
Перены они перьецом сиза орла,
А сиза орла, орла орловича,
А того орла, птицы камския.
В ушах у каждой стрелы вставлено по драгоценному камню; подле ушей перевито аравийским золотом. Сам Дюк молод и красавец; все гости Владимира дивились, глядя на него, когда явился он среди них на пиру княженецком. В рассказе о Дюке Степановиче виден также намек: ибо Владимир, оскорбленный тем, что Дюк осудил его пировое угощенье, и приехав в его богатый дом с намерением (как можно догадываться) неприязненным, говорит Дюку:
Каково про тебя сказывали —
Таков ты и есть.
Ко Владимиру едет и Михаило-казарин, почти так же, как и Дюк, богато вооруженный:
А и едет ко городу Киеву.
Что ко ласкову князю Владимиру,
Чудотворцам в Киеве молитися
И Владимиру-князю поклонитися.
У Владимира на пиру сидит и Поток Михайло Иванович. Послал Потока Владимир настрелять ему гусей, белых лебедей, перелетных малых уточек. Поток не пьет ни пива, ни вина, молится богу и идет вон из гридни. Скоро садится Поток на доброго коня; только его и видели, как он за ворота выехал, а там
В чистом поле лишь дым столбом.
Исполнил Поток просьбу Владимира, настрелял птиц и хочет уже ехать от синего моря, — вдруг видит белую лебедь; она была через перо вся золотая, головка увита красным золотом и усажена скатным жемчугом. Взял Поток лук и стрелу, натянул лук,